Василий Юхнин, Коми народный писатель

Юхнин Василий Васильевич (12.01.1907 - 23.11.1960) чужис Влгда губерниялн Усть-Сысольск уездса Занулье сиктын (ні Коми Республикаса Луздор район). Том детинкан ямщикаліс, вр кылдіс. 1937-д воын Коми пединститутын кыв да литература факультет помалм брын уджаліс "Врлэдзысь" газет редакцияын. 1938-1948-д вояс веськдліс Коми писательяслн организациян.

1930-д вояс заводитчигн сылн пер улысь петісны "Аскост тыш" висьт да "Дінъёльса врпункт" повесьт. 1939-д во "Ударник" журналын йздіс коми литератураын медводдза роман "Алй лента", кні висьтавсь ХХ-д нэм пансигн коми крестьяналн олм йылысь. 1941-д воын тай романыс петіс торъя небгн. Великй Отечественнй война вояс В. Юхнин гижис "Герой Советского Союза Николай Оплеснин", "Пионер города Ухты" художественнй очеркъяс да уджаліс публицистика жанрын. 1950-д во сій йздіс ылі Войвылын Свет власьт вояс выль олм пуксьм йылысь "Тундраса бияс" роман да заводитіс гижны мдс - "Шувгны пожмъяс", кодс эз удит помавны висьм вснаыс. Ёна тдсась В. Юхнинлн челядьлы гижм небгъясыс: "Зарни кыв" пьеса-мойд да "Биа нюр" повесьт. Гиждъясс сылысь вудждма роч кыв выл. СССР-са гижысьяс котырын 1938-д восянь.

В. В. Юхнинлысь литературнй уджс пасйма Трудвй Краснй Знамя да "Знак Почета" орденъясн. Дзебма Сыктывкарын.

Юхнин Василий Васильевич (12.01.1907 - 23.11.1960) родился в с. Занулье Усть-Сысольского уезда (ныне Коми Прилузский район). В юности был ямщиком, работал на сплаве. После окончания факультета языка и литературы Коми пединститута в 1937 г. работал в редакции газеты "Врлэдзысь" (Лесной рабочий). С 1938 по 1948 годы В. Юхнин возглавлял Коми писательскую организацию.

В начале 1930-х годов из-под его пера вышли рассказ "Аскост тыш" (Соревнование, 1931) и повесть "Дінъёльса врпункт" (Динъёльский лесопункт, 1938). В 1939 году в журнале "Ударник" был напечатан первый в коми литературе роман "Алй лента" (Алая лента), повествующий о жизни коми крестьянства начала XX века. В 1941 году роман вышел отдельным изданием.

В годы Великой Отечественной войны В. Юхнин активно выступал в жанре публицистики и художественного очерка: "Герой Советского Союза Николай Оплеснин" (1942), "Пионер города Ухты" (1943). В. Юхнин - автор романа "Тундраса бияс" (Огни тундры, 1950), посвященного освоению Севера в советское время, а также незавершенного романа "Шувгны пожмъяс" (Сосны шумят). Широкую популярность получили его произведения для детей: пьеса-сказка "Зарни кыв" (Золотое слово) и повесть "Биа нюр" (Огненное болото). Произведения В. Юхнина были переведены на русский язык. Член Союза писателей СССР с 1938 года.

За заслуги в развитии коми литературы Юхнин В.В. был награждён орденами Трудового Красного Знамени и "Знак Почета". Похоронен в Сыктывкаре.

Читать роман Василия Юхнина "Алая Лента": главы Богатое лето, Пкрв лун - вралысьяслн праздник, Кык вок — кык друг.
Книгу "Дінъёльса врпункт" (издание 1983 года) скачать (zip, pdf, 76Mb).

Коми национальным театром по
произведениям Василия Юхнина
поставлены спектакли "Зарни кыв"
(1943), "Ключи богатства (1946),
"Огни тундры" (1951).
По роману "Алй лента" в 1985
сняла полнометражный фильм
режиссер Нина Чадоромцева.

ПАМЯТНИК ПИСАТЕЛЮ, КУПИВШЕМУ ПИЛОРАМУ

В этом году исполнилось 100 лет со дня рождения первого коми романиста Василия Юхнина. Значительную часть своей жизни он связал с Сыктывкаром, возглавлял писательскую организацию республики. 12 июня 2007 на его родине в деревне Занулье Прилузского района ему был открыт памятник.

Самое известное произведение Василия Юхнина, первый национальный роман "Алая лента" рассказывает о судьбах его родных сельчан. Они и сегодня отвечают ему памятью и благодарностью.

Любопытно, что писатель свой гонорар за "Алую ленту" потратил не на личные нужды, а купил пилораму для села, которая исправно работала в течение 25-ти лет. Ныне в Занулье проживает всего 170 человек, и для его развития требуются хотя бы подобные инвестиции.

На торжественном открытии памятника были представители Министерства культуры и национальной политики, Союза писателей Республики Коми: Елена Козлова, Владимир Тимин, Андрей Попов, глава администрации Прилузкого района Василий Кузнецов.

В доме писателя была устроена выставка "Василий Юхнин - сын пармы", в нем планируется создать музей. Завершилось мероприятие массовыми гуляньями по улицам села, концертом художественных коллективов района и ухой на берегу реки Лузы.
Газета "Панорама Столицы", 14 июня 2007, Андрей ПЕТРОВ.

СТАНОВЛЕНИЕ РОМАНА И УСТНО-ПОЭТИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ В ТВОРЧЕСТВЕ В.В.ЮХНИНА · А.К.МИКУШЕВ, 1961.

Анатолий Константинович Микушев со студентами

Рождение нового жанра национального романа в истории коми прозы связано с именем Василия Васильевича Юхнина (1907—1960). По складу творческой манеры он тяготел к широким эпическим полотнам, психологически углубленной трактовке образа. В повести "Дінъёльса врпункт" ("Динъёльский лесопункт"), романах "Алй лента" ("Алая лента") и "Тундраса бияс" ("Огни тундры") образами трех коми юношей Ильи Ошлапова, Гриши Свежова и Андрея Ламбея автор запечатлел становление национального характера коми в самые напряженные моменты исторического развития в канун Октября, в годы предвоенных пятилеток, войны и послевоенных строек, иными словами, первым в национальной литературе дал эпическую картину истории своего народа.

Эти три произведения знаменуют собой три этапа не только творческого пути, но и фольклоризма Василия Юхнина. В них по-новому ставилась сама проблема литературно-фольклорных связей как проблема народно-поэтических традиций в развитии эпических жанров коми прозы*.

Примечание*: Как рассказывал сам писатель, в детстве его любимыми произведениями были сказки о Гундыре (Злобном Идолище), Василисе Прекрасной, Иване Царевиче. В прилузском селе Занулье, где в 1907 году родился писатель, известными сказителями считались его бабушка и дядя. Впечатлительному мальчику запали в душу охотничьи рассказы и величальные песни; надолго запомнил он деревенские "войпуки" ("вечеринки") и свадьбу, а затем, уже будучи студентом Коми Пединститута, по просьбе фольклориста Г.Старцева записал по памяти многое из устной поэзии Занулья. Этот материал послужил хорошим подспорьем в работе над романами.

Первое крупное произведение В.Юхнина, подписанное псевдонимом Луздор Вась (Василий с Лузы), появилось в 1932 году. Это была повесть "Веськыд туйд" ("Прямым путем"), которая после переработки вышла отдельным изданием в 1938 году под названием "Динъёльский лесопункт"1. Действие повести происходит в 30-е годы, когда началось строительство Воркутинского угольного бассейна и Ухтинского нефтекомбината, когда в непроходимой тайге рождались механизированные лесопункты, когда в упорной борьбе со всем отживающим происходило преобразование психологии коми крестьянства, из среды которого вырастали национальные кадры рабочего класса. Чугун льш и Прокопий Хуторков цепляются за старое, но пусть Чугун льш и Прокопий надеются на возрождение натурального хозяйства, пусть они строго придерживаются дедовских заветов, пусть Чугун льш даже оказывается невольным соучастником вредителей Кузьпелева и Аснырова, по своей натуре — это настоящие труженики. Им не по пути с классовым врагом и в конце концов оба они осознают правду жизни.

Для того, чтобы ярче показать, с какими величайшими трудностями изменялся многовековый уклад деревенской жизни, автор обращается к фольклорным жанрам — быличкам, заговорам, легендам о чуде. Но в отличие от бытописателей 20-х годов из журнала "Коми му", которым данный материал служил для идеализации патриархального быта, Юхнин подходил к этому материалу с принципиально иной целью, а именно, с целью обличить пережитки патриархальщины в быту коми деревни начала 30-х годов.

Коммунист Свежев, по заданию партии прибывший в деревню, видит дикие, но живучие предрассудки, закрепленные в разного рода охотничьих рассказах о нечистой силе, лешем, водяном. Согласно этим рассказам, следовало держать в тайне подготовку охоты на медведя, чтобы преждевременно не обеспокоить лесного хозяина, считавшегося священным. Собираясь на "охоту, Прокопий хитрит, скрывает от сына цель своего ухода, сердится на жену, но не показывает вида, ибо так повелевают вековые обычаи, а отступить от них он не смеет ни на йоту, чтобы тем самым не навлечь на себя гнев сверхъестественных сил2.

Уже в первом крупном произведении писатель сумел подметить ведущие тенденции устной поэзии 30-х годов. Хотя картины, раскрывающие эти тенденции, как правило, посвящены не деревне, а строящемуся лесопункту, хотя подобных картин меньше, чем тех, в которых отразились традиционные формы устной поэзии, но именно они, эти картины, важны для понимания эволюции фольклористических принципов писателя, его возрастающего интереса к новому в устной поэзии. Новые массовые советские песни по эмоциональной силе песни таковы, что они, по мысли автора, в состоянии разбудить тысячелетиями спавшую глухомань: "Притихшая к ночи природа насторожилась, будто прислушиваясь. Откуда-то с шумом взлетела глухарка. Она кружилась над бригадой, сверкая крыльями на фоне рваных лучей вечернего солнца. Видно, она отвлекала внимание людей от своих птенцов. Испугались оказавшиеся поблизости рябчики, тетерева; стремглав вскарабкались на сосны белки. Ожили дремавшие лесные просторы Вр-ю"3.

Функция устной поэзии как источника художественной характеристики персонажа, в частности, его внутреннего мира наглядно обнаруживается на примере образа Дуни. Дуня полна радости от того, что ее полюбил такой хороший человек Свежев, которому подражают ее друзья. И природа радуется вместе с ней. Чувство слитности с природой, приподнятое состояние девушки выливается в ее задушевной лирической песне "Кор нитш ягын кк моз сьыла" ("Когда в мшистом лесу, я пою подобно кукушке").

Коми писатели: В.В.Юхнин, Я.М.Рочев, Г.А.Федоров, С.А.Попов, Н.М.Дьяконов (40 лет Коми АССР, 1961, стр.128).

Автор стремился, отталкиваясь от фольклора, передать склад ума и характер выходца из народа. Исконный землепашец Прокопий Хуторков всю жизнь мечтал о счастье и довольстве, о несбыточном крестьянском богатстве. Потому-то он так любил сказку об Иване крестьянском сыне, в которой проезжим отвечают, что и обширные луга, и огромные табуны принадлежат Ивану. Образ этой сказки он привлекает в своей речи. Богата фольклорными образами речь его жены Любы Хуторковой. Но в отличие ох мужа она отдает предпочтение образам, своим происхождением обязанным не сказкам, а народным песням. Это и понятно. Ведь лирическая тема была близка сердцу женщины, славившейся певческим талантом еще в девичестве. И теперь, стремясь выразить свою мысль, она не пройдет мимо песенного образа. "На людях, девонька, не балуйся, сиди скромно. Не брани никого, дочь бедных родителей должна гнуться, точно верба, растущая на крутом берегу реки", "Честь свою береги, запятнаешь ее — никто замуж не возьмет... Да пряди усердно, чтобы веретено со свистом вертелось, чтобы пряжа как завертка не рвалась, чтобы узелок в ушке иголки не застревал. Пряжа и холст — портрет девушки",— поучает она дочь. Весь стиль материнского напутствия,— это стиль народной песни с характерной для нее образностью (качающаяся на берегу одинокая верба, невеста-пряха) и синтаксической конструкцией (отнесение глаголов на конец простого предложения или каждой составной части сложного предложения).

Характер человека лживого, злого, вероломного обнажается с помощью устно-поэтического материала. Готовя убийство Свежева, Асныров открыто подбивает сообщников пословицами "Пастуктм стадаад кин кзяин" ("В стаде без пастуха, волк — хозяин") , "Чериыд к оз пыр чвтм гымгаад, сійс азьласн кыйлны" ("Если рыба не идет в вершу, ее острогой ловят"). Иным становится характер пословиц, когда Асныров заговаривает с людьми, которых предстоит увлечь за собой и завербовать в свои агенты, но которым пока нельзя доверять. Сцена происходит после убийства Налим Мишки в доме Хуторковых. Асныров надеется запугать хозяина, "уличить" его как соучастника совершенного самим Асныровым преступления и тем самым заткнуть ему рот. "Шуласны тай: гусясьысьлн п ти грек, а воштысьлн сё грек — сій быдн выл думайт" ("Говорят ведь: у вора один грех, у пострадавшею сто — он в каждом человеке видит вора"),— намекает Асныров Хуторковым на то, что подозрение в убийстве Налим Мишки падает и на них, Хуторковых.

Устно-поэтический образ выступает, правда, относительно редко, в роли источника портретной характеристики героя. В начале повести Прохор Асныров предстает перед читателем этаким видавшим виды "бурлаком" (в смысле неженатого, холостого, одинокого шатуна, побродяги — словарь В. Даля). Он возвращается в родное село после того, как долгие годы где-то провел в разгульной жизни.

Он шагает по деревне в городском костюме с гармонью в руках, довольный собой, своим богатством. А девчата вслед ему поют хлесткую частушку:

Менам милй, милйй
Калоша да камаша,
Дукрядкаа гудка.
зйын, зйын дай кусін.
Любитін дай эновтін,
Босьтны ксйин — пръявлін.

Конечно, писателю не удалось полностью овладеть фольклорной стихией, но в "Динъёльском лесопункте" наметились те черты фольклоризма (критическое отношение к отживающему, пристальное внимание ко всему новому в устной поэзии), которые нашли свое выражение в романах "Алая лента" (вторая редакция) и "Огни тундры".

Время, прошедшее после опубликования "Динъельского лесопункта" до появления этих романов, было для Юхнина временем творческих поисков, в том числе в области освоения фольклорным наследием. В этот период был напечатан первоначальный вариант "Алой ленты". В годы Великой Отечественной войны прозаик обратился к устно-поэтическим истокам в поэме "Герой йылысь сказ" ("Сказ о герое") и пьесе-сказке "Зарни кыв" ("Золотое слово"), К сожалению, как это отмечалось выше, упомянутые произведения, несмотря на наличие отдельных запоминающихся картин, не явились этапными на пути фольклоризма писателя ввиду обнаружившегося в них некритического подхода к проблеме национальных традиций.

Такими этапными событиями стали романы "Алая лента" в новой редакции и "Огни тундры". "Алая лента", опубликованная в 1941 году, была первым романом на коми языке4. В 1955 году в переработанном и дополненном виде роман вышел вторично. Новая редакция была переведена на русский язык5. Она выгодно отличается от предвоенной по масштабности и эпичности изображения дореволюционной деревни, более глубокому социальному конфликту, положенному в основу романа.

Две сюжетные линии — эпическая и любовно-лирическая — развиваются напряженно, переплетаясь друг с другом. В связи с этим постепенно проясняется символический смысл названия романа. Под алой лентой, алым платком и вообще под алым цветом народ-поэт понимал чистую любовь юноши и девушки. Потеря алой ленточки, опадание алых цветков означало потерю милого, разлуку с ним. Так же понимается этот образ и в романе: алая ленточка, подаренная Ильей Вере, говорит об их большом чувстве. Но помимо чисто традиционного смысла алая ленточка получает новое символическое, более широкое значение. Во время рабочей демонстрации на Урале Илья и Вера разрывают алую ленту на лоскутки и украшают ими грудь демонстрантов. Так алая лента становится символом боевого политического союза единомышленников, рожденного в борьбе против царизма и скрепленного алой кровью революционеров.

Дарование автора "Алой ленты" как писателя эпического склада проявляется в масштабности картин, в массовых сценах, в самом эпическом тоне повествования, то и дело прерывающемся лирическими отступлениями и внутренними монологами. Одной цели — дать развернутую картину дореволюционной жизни народа коми — подчинены все изобразительные средства. Этой же цели служат народно-поэтические образы.

В отличие от первоначальной редакции в новой книге власть тьмы над деревней не преувеличивается. Автор видит гнет вековых предрассудков и созревание прогрессивных сил в народе, непрерывные изменения в его духовной культуре.

Дикое пьянство парней в праздники, сплетни и пересуды баб в будни, изнуряющая работа, нищета, невежество,— вот та страшная правда, которая калечила одних и поднимала на борьбу других. Последовательно, штрих за штрихом, открывается перед нами эта страшная правда. Какими только предрассудками не забиты головы коми крестьян! Степан Ошлапов, отец главного героя романа Ильи, точно Хуторков или Чугун льш из "Динъёльского лесопункта", трепещет перед мнимой силой знахарей. Во всех неудачах он винит старую деву грунь, эту, по его словам, колдунью, прячущую в подполье бурак с жужелицами, жугой (шева чуман), насылающую на людей и скот порчу. От бесовского наваждения он ограждает себя заклинаниями и магическими обрядами: стреляет в нечистую силу хлебной пулей, окуривает "испорченные" ружья и собаку. Верит Степан в то, что его охотничья собака Лыско имеет четыре глаза, из них два — потайных, которыми может увидеть леших и бесов ("врсаяс и став мутис"). Везде и во всем видна слепая вера Степана в чертовщину.

Но разные группы крестьянства не одинаково относятся к старинным повериям и обычаям. Примечательна сцена, разыгравшаяся между братьями Ильей и Мишкой в охотничьей избушке. После обхода семейно-наследственного промыслового угодья — путика, называемого у коми "лэч туй", "чс туй" (букв.: дорога, на которой расставлены охотничьи силки и слопцы), они, как это водилось у опытных звероловов, коротают время за рассказыванием фантастических побывальщин: так полагалось делать перед охотой, чтобы умилостивить "лесного хозяина".

Но как отличаются они друг от друга по своему отношению к дедовским обычаям! Мишка, подобно отцу, верит в истинное бытие бесовской силы. Образы "врса", "васа", "рыныш-айки", "пывсян-айки", "мути" и прочих нечистых полонили его воображение. Мишка верит в силу магического оберега от них: входя в охотничью избушку, он ставит у порога голик, так как, по повериям, оставленный у порога голик будто бы запирал нечистой силе выход из жилья.

Илья относится к таким рассказам как к занимательному вымыслу. Правда, порой и его мучает сомнение: а что если есть доля истины в быличках, а если все-таки нечистые существуют на самом деле? Ведь чем иным объяснить поведение Ильи, когда он бежит перекрестить дымоход печи, чтобы запереть "лесного". Верит он, что бесенок может превратиться в какого-нибудь зверюшку, что на каждое наваждение есть свой оберег, свой заговор. Этот мужественный юноша, не испугавшийся вступить в единоборство с матерой медведицей и тяжело раненный ею, лежит на земле, истекая кровью. И тут на ум приходит ему "заговор на кровь". Схватив горсть земли, облитой медвежьей кровью, он посыпает ею рану, приговаривает на ломанном русском языке бессмысленный набор слов6. Как еще далек этот Илья, верящий в силу заговора, от Ильи — вожака лесорубов, поднявшихся на борьбу за свои человеческие права!

Любопытна идейно-художественная эволюция образа Ильи в двух редакциях романа. Если в первой редакции выпячивалась боязнь Ильи перед чертовщиной, то во второй он предстал перед читателем критически мыслящим человеком, пытающимся понять смысл "сверхъестественного". Автор отказывается от тех сцен, в которых назойливо говорилось об Илье как забитом человеке. Рассказывая же побывальщины о леших, Илья теперь не забывает и сказки про попов и кулаков7.

Конечно, оба, Илья и Мишка, воспитаны на быличках, побывальщинах, знают и с увлечением рассказывают их; оба они не свободны от власти предрассудков. Но в том-то и дело, что, если Мишка все поверья принимает за чистую монету, за абсолютную истину, то в душе Ильи зарождается сомнение в старинных повериях. Он стремится в фантастической истории обнаружить реалистическую основу. Кончилась притча о том, как охотник "сам себе бороду вырвал", пытаясь поймать лешего, а леший шлепал и шлепал его по лицу мохнатой лапой.

"Илья рассказывал эту историю весело, украдкой поглядывая на брата. Мишка, видимо, все еще не оправился от испуга, и Илье стало жалко его.

— Как думаешь, кто это был?— спросил он.

— Ясное дело, сам леший.

— А вот и нет. Летучая мышь, вот кто... Утром уже дед обнаружил ее. Она ведь всегда на белое садится".

В народе были популярны побывальщины, завершавшиеся реалистическим истолкованием "чуда". В Усть-Куломском районе, например, записана побывальщина о ночной встрече охотника с "водяным" ("васа"), которого охотник пытался застрелить и хлебной, и медной пулей, но так и не смог убить его: выстрелит, голова "водяного" скроется в кустах, зато ноги покажутся, опять выстрелит, на этот раз ноги скроются, а голова появится. И так без конца. Только на рассвете перепугавшийся стрелок увидел, что за водяного он принял обыкновенную рыбацкую мережу8.

Юхнин прибегает к охотничьим устным сказам не только в отдельных сценах "Алой ленты". Есть у него и цельные произведения, построенные на сходном поэтическом материале. Такова большая повесть для детей "Биа шор" ("Огненное болото") о двух юных охотниках Сене и Мите, нашедших разгадку старинного предания о чудесном "огненном болоте"9. Во всей этой истории Сеня и Митя проявляют себя смелыми и находчивыми мальчиками, которых не запугаешь сказками о "нечистых" духах, как некогда был запуган ими Мишка Ошлапов.

Но чтобы полнее показать национальный характер героев, автор не мог ограничиться и, действительно, не ограничился быличками и заговорами. Запечатлевая национальный характер, он в первую очередь обратился к таким фольклорным жанрам, в которых выразилась народная мудрость. Характерно, что массовые сцены деревенских праздников занимают в романе значительное место.

Любимыми развлечениями коми молодежи были так называемые "войпуки", "лунпуки" и "рытпуки", т.е. ночные, дневные и вечерние посиделки, зарегистрированные по всей Вологодской губернии (а действие романа как раз и происходит в одной из ее коми деревень) под разными названиями: вечеринки, игрища, посиделки, беседки, супрядки. По сообщениям наблюдателей конца XIX — начала XX веков, смысл этих игрищ сводился к одному — молодежь обоего пола собиралась по вечерам в той или иной избе и устраивала игры, сопровождавшиеся песнями, частушками, загадками, сказками, плясками10.

Такие сцены выписываются Юхниным очень подробно. Им посвящена целиком глава "Покров лун — вралысьлн праздник" ("День Покрова — праздник охотника"). Смысл этих картин сводился к тому, что перед читателем предстают не забитые крестьяне, какими они кажутся в будни, а какие-то новые люди, расправившие, пусть на один миг, свои плечи, забывшие подневольное положение и повседневные заботы. Таковы участники хора в доме Степана, выписанные с мягким юмором: "Шурин Степана, рыжебородый краснолицый охотник Василь, старательно округлял губы, и поэтому звуки вылетали из него как из трубы, а сам певец напоминал протодьякона. Похожий на черного жука Лаврень пыжился изо всех сил и выводил песню, как он сам утверждал, "клиросным дишкантом". Голоса баб и мужиков располагались между этими двумя голосами. И только дед Софрон никак не мог подладиться к певцам — его голос то взметнется вверх, то отправится куда-то в сторону. В конце концов старик махнул рукой и подсел к зятю побалагурить". Кончилось хоровое пение и тут же начинается молодежная пляска. В связи с этим меняется ритм повествования, приобретая все возрастающую стихотворную четкость, музыкальную хореическую напевность:

— Нолт паськыдджыка крутс!

— Да нолт, ещ, ещ.

Вдоль по улице Варваринскй,

Шел Касьян, мужик камаринскй.
Первой ньжй, ньжй, ньжй. Вчис кытш и вчис мдс. Вильыш синмн чвтліс йзлы. Кокнас зымкерыштліс, сувтліс.

— Тшкыдджыка, позяс к!— И заводитіс.
Весел юръяс, гажа йктм... Код н вермас кутны асьс. Петіс мд и петіс коймд.

Здесь, как видим, сам ритм прозаического повествования слился с бесшабашным ритмом "Камаринского".

В этих сценах запечатлены образы народных умельцев. Трагична судьба певицы Кати. Друзья и подруги прозвали Катю за ее чудный голос соловушкой (Колиб Катей). Она с упоением поет песни и частушки, пляшет под звуки чипсанов. Во всем и везде видна незаурядная личность. В девичестве Катя была "певунья, хохотунья, плясунья". Она не просто одаренная певица, она талантливая поэтесса. Импровизаторский дар Кати выразился в свадебных плачах, внеобрядовых элегических причитаниях, задорных частушках, героической поэме об Илье, победившем медведицу. Эти произведения выдержаны в устно-поэтическом стиле. В поэме-сказке Кати об Илье фантастика очень скоро уступает место реалистическому показу событий. Сама же сказочность воспринимается как средство поэтизации богатырского облика коми юноши. Писатель отбирает такие художественные приемы, которые были способны максимально выразить отказ от сказочной символики как самоцели. Одним из таких приемов стал трехчленный отрицательный параллелизм, типичный для традиционной поэзии угрофиннов (коми-зырян, коми-пермяков, удмуртов, мордвы, марийцев). В импровизации Кати об Илье сначала поется о смелом соколе, затем оказывается, что это не птица-сокол, а "удал зон" ("удалый молодец"). И фактически вся песня посвящается подвигу Ильи.

Образ Кати дается в развитии, трижды возвращается автор к ее портретной и психологической характеристике. Характеристики выдержаны в народно-песенном стиле. Но как они различны! Сначала мы видим жизнерадостную затейницу молодежных вечеринок, "йктітырйи тувччмй, тувччигтырйи йктмй" ("Приплясывая ступаю, ступая приплясываю"),—эти слова из коми песни о невозвратной молодости как нельзя более точно характеризовали Катю в девичестве. Но вот другая сцена, описывающая Катю на собственной свадьбе: "Голос Кати звучит приглушенно. Усталое тело гнется точно верба на ветру, а лицо покрыто мокрым от слез платком". Это не прежняя беззаботная девушка; тревожные предчувствия мучают душу невесты, оплакивающей молодость. И образом вербы, которую клонит к земле ветер, усиливается эмоциональное звучание сцены. Иной становится Катя после замужества. Мишка, ее муж, ожесточившийся на жизнь от постоянных унижений в юности, теперь делает все, чтобы сделать долю своей жены невыносимой, отплатить невинной Кате за обиды, которые ему пришлось пережить самому. Катя для него только "чивочка" слово он вкладывает свое презрение к жене. Мужу — чивочка, свекрови и свекору — невестка, людям — мишкина жена,— вот что выпало на долю замечательной певицы, потерявшей после замужества даже свое имя. От прежней Кати не осталось ни девичьей грации, ни веселого задора. И песни ее уже не те. Грустными песнями выражает она свое настроение. И как она поет?! Даже этой деталью оттеняется психологическое состояние певицы: "В самом голосе и в словах было что-то такое грустное, что у Ильи под ложечкой засосало точно так, как тогда на Катиной свадьбе. Только теперь это чувство казалось острее". И тут же Катя слышит грозный окрик мужа: "Эй ты, чивочка! Долго еще там будешь выть?!" Такова была безрадостная судьба таланта из народа в дореволюционное время.

Устно-поэтический материал в романе поистине разнообразен. При создании массовых сцен, при портретной или психологической характеристике героев автор опирается на образы и сюжеты сказок, песен, побывальщин, на пословицы и поговорки. Этот материал берется то в таком виде, в каком бытует среди народа, то несколько видоизмененным. Иногда буквально цитируются пословицы и загадки, побывальщины и сказки, частушки и песни коми "Ок, ме к эськ гтыртм" ("Ох, если был бы я неженатым"), "Том олмй, том кадй" ("Молодая жизнь, молодое время"), "Коньрй да Ванькай" ("Бедняга Ванька"). Большинство таких произведений отобрано писателем из собственных фольклорных записей, т.к. до сих пор публикаций коми фольклора имеется очень мало, и книжный источник обогатил романиста лишь в ограниченной степени. Можно указать на две величальные песни-славы (сьылдчанкывъяс), не публиковавшиеся ни в одном из основных сборников коми фольклора:

Семс да Катьс
Гын доддь пуксьдам,
Пывсян туй веськдам,
Ныркысь нырк,
Шыбльыеь шыбль...
Доддьыс прис,
Катьыс улас,
Семыс вылас11.

Впервые вариант этой песни был записан на родине писателя академиком А.Шегреном в 1827 году. Но первым опубликовал эту песню Юхнин. В близости вариантов Шегрена и Юхнина не трудно убедиться, сопоставив их друг с другом. Вот эта песня в записи Шегрена: "Лазарс да Устиньс гын доддь водтдасны, кузь туй мддасны. Чоли-чоли крт мегыр, лайкъя коска крбъя, пегана вла. Вартдісны, присны, пос ул усисны" ("Лазаря и Устиньюшку в войлочну повозочку уложат, во дальную дороженьку проводят. Стук-бряк железная дуга, с подголовяшкой коробья, с пеганою лошадкой. Погонили на ускок, опрокинуло под мосток).

Более известен вариант величальной песни "Вера бобй" ("Вера, светик мой") с характерным почти для всех подобных песен ласкательным обращением к воспеваемому герою и последующим наделением героя поэтическими, юмористическими эпитетами и сравнениями:

Вера бобй, 2 раза
Зэв ж нин тэ мича,
Зэв ж нин тэ ласков,
Шобді глса,
Счн вом дора,
Трелка чужма12.

Но автор, не ограничиваясь цитированием фольклора, более творчески, чем до войны, подходит к устной традиции, на ее основе создает собственные произведения в народном стиле. Близки к фольклорному источнику любовно-лирические песни Кати:

Кканй кк
Тыла коз йылын,
Колипй сьыл
Менам юр весьтын.
Мый ж ті сьылад?
Кутшм шуд йылысь?
Кутшм гаж йылысь?
Он тай шуд йылысь,
Кканй, мем кк,
Он тай гаж йылысь,
Колипй, мем сьыв.

По словам автора, песня была навеяна ему попевкой, которую он часто слышал в Занулье в детские годы:

Кканй кк,
Листанй пот,
Турун вежд,
Грд пель грдод,
Сьд пель сьдась.

Творческий подход к устной традиции обнаруживается в авторском повествовании, которое отличается афористичностью, насыщенностью пословицами и поговорками. Наряду с народными по своему происхождению поговорками писатель включает в повествовательную речь и в речь героев изречения, созданные им самим по образцу устно-поэтических. Как правило, они вбирают в себя фольклорные образы, но не оставляют впечатление искусственности и в устном бытовании приобретают права гражданства. К числу авторских афоризмов можно отнести следующие: "Горюющей птице в собственном гнезде тоскливо, раненому сердцу и лебяжий пух черств", "Долгая зима и весна как прожорливые коровы все перемелют", "Родных детей розгами прибей, ни один чужой глаз не заметит, а неродному дитё пальцем пригрози — десять глаз увидят", "Пока малину в рот не положил, не говори, что она вкусна", "Для сокола и острые когти белки тупы".

Cцен, рассказывающих о ростках нового в устной поэзии народа коми, в романе меньше, чем картин, посвященных старинному песенному быту, и выписаны они гораздо слабее последних.

Многоплановая эпическая трилогия13 о строителях Воркутинского промышленного комбината "Огни тундры" показывает, как в годы пятилеток в напряженной борьбе и труде менялись люди, как на месте землянок и палаток первых покорителей тундры руками советского человека была построена промышленная Воркута (3 часть). Главные герои романа Андрей Ламбей, Лиза Кынева, Надя Смоленская символизировали путь советской молодежи к новой жизни. Подобно детям Хуторкова из "Динъёльского лесопункта", Андрей Ламбей вопреки отцовской воле идет на новостройку. Сначала в шахте, потом на фронте накапливает он жизненный опыт, вырастает до вожака шахтеров. На новый путь его наставляют коммунисты Квитко и Семенов. Коренные жители тундры, люди старшего поколения, представлены образами пастуха Павла Ламбея и сказительницы Ильиничны. Недоверчиво встретивший наступление новой жизни на тундру, старый Ламбей в конце концов сам становится активным участником заполярной стройки, а Ильинична в песнях-импровизациях славит советского человека.

Образ Ильиничны, как ее любовно называют в селе,— это один из ярких образов певца в коми литературе. В этом образе соединились черты современных сказителей, с которыми писатель познакомился на Печоре. Импровизации Ильиничны напоминают сказы усть-цилемской сказительницы Поздеевой; много общего имеют они со сказами талантливой печорской сказительницы Маремьяны Голубковой. Их роднит реалистическое толкование чудесных событий, отказ от традиционной сказочной фантастики и мифологических образов при изображении современной действительности.

Образ Ильиничны играет в романе важную идейно-композиционную роль. Ее устами как бы говорит сам народ, выражается его отношение к происходящим событиям. Выросшая в былинно-песенной атмосфере Севера, коми сказительница создает художественную летопись борьбы за освоение Заполярья. Ее песни-импровизации посвящены тем событиям, которые запечатлелись в народной памяти.

Кні, кні тэ, шонді лэччан кад?
Кытч воштысян, кытч саймовтчин?
Эз- лёк тлыс тэн тлд тась?
Эз- кымбрыс тэн саймовтд?
Гажтм вля выв рытъя кыатг,
Зарни кыатг, лньм ва вывтг.

Образ светлого солнца, на которое наступает черная туча, приобретает то же символическое значение, что и в устной поэзии войны. Эта вступительная часть импровизации поэтически углубляет смысл второй главной части параллелизма:

Смын оз тай сет злыдни Гитлерыд
Овны мирня, ладн-советн,
Оз сет дурмм пон прысь ай-мамлы
Дитя-пияннас да любуйтчыны.

Произведения Ильиничны по форме напоминают внеобрядовые элегические импровизации, распространенные на европейском Севере Союза Сказительница обращается к традиционной композиции — отрицательному параллелизму, к художественным образам, способным выразить патриотические думы народа:

Менам кыв тэныд став бур йз водзын:
Ветлы честня, служит верня,
Мед ж керкаыд эз ло ёрма,
Тэн рдитысь — прклянитма.
Эн ж ло, эн ло тэ кч сьлма,
Ло тэ, тка пи, повтм варыш кодь,—
Труслысь мунан туй дзоля шор потш,
Нинм повтмлысь — из гра оз потш.

Но при характеристике сказительницы был забыт один существенный факт. У коми в роли импровизаторов не выступают такие авторы новых произведений, как акыны, ашуги, бахши, олон-хосуты. Напротив, коми импровизаторы — это, как правило, знатоки и исполнители старинных песен и сказок. Сказительница Мелентьевна (В.М.Мезенцева) из печорского села Подчерье, 85-летняя вопленица из ижемского Порожска Рочева и из деревни Пожни Терентьева, вымская сказительница из Турьи М.Пархачева славятся в первую очередь как незаурядные певцы. Между тем Ильинична — это фактически поэтесса-импровизатор, а не певец-импровизатор; мы почти ничего не знаем о ней как об исполнительнице народной песни.

Народно-песенной стихией пронизан весь склад речи Ильиничны. Она любит мыслить и говорить устно-поэтическими образами.

Но фольклорные средства помогают запечатлеть речь не только профессиональных знатоков устной поэзии, таких, как Ильинична, но и других представителей народа — старого Ламбея, детей сказительницы, колхозной молодежи. Первые же слова, которые произносит старый оленевод Павел Ламбей, взбешенный своеволием сына, ушедшего с геологической экспедицией без его согласия, отличаются типичным для народных афоризмов строем двучленного параллелизма с отрицательным противопоставлением внутри параллели: "Ай-мамыдлн сьлмыд абу чача: ранитін — он нин выльмд" ("Сердце родителей не игрушка: ранишь — не поправишь"). В гневе он отказывается работать пастухом, т.к. колхозники одобряют уход Андрея на стройку. Но потом, отойдя немного, стыдится своего проступка. "Кыньс, вок, некыдз он вермы велдны чери кыйны. Он вермы и мен торйдны кръяс дінысь. Лыддьй выльысь пастукн" ("Песца, браток, не научишь рыбу ловить. Не оторвать и меня от оленей. Считайте меня снова пастухом"),— обращается он к друзьям. Не только в этих двух случаях, но, как правило, постоянно автор строит пословицы в форме отрицательного параллелизма, заостряя внимание на самой важной, по его мнению, мысли. Реже пословичные речения Ламбея строятся на основе психологического параллелизма. Вот, к примеру, как воссоздаются думы Ламбея, наблюдающего за повзрослевшим сыном: "Но отчего так покраснел мой сын? Видно, стесняется меня. А может и нет? Может здесь что-то другое? Братец ты мой, остерегаться надо девушек: не заметишь, как они опутают моего сына длинными косами. Да, да... белая куропатка вокруг красивых кустов кружится, а девушка — вокруг жениха с золотыми руками. Сноровка хозяина, братец ты мой, по его собаке видна".

В речи Лизы, дочери сказительницы, знающей с детства родной фольклор, его образы тоже не редкость. В письме любимому Андрею, она торжественно, но искренне сравнивает любовь и ненависть народа с половодьем и бурей, а преграды в человеческой жизни — с горой. Эти традиционные образы созвучны приподнятому стилю лизиного письма. В ее речи фольклорных образов, конечно, меньше, чем в речи Павла Ламбея или Ильиничны. В этом сказалось влияние того жизненного уклада, в котором выросла девушка, влияние радио, школ, книг.

Итак, на всех этапах своей литературной биографии Юхнин черпал вдохновение в народной поэзии. Она передавала эмоциональную обстановку и дух времени, способствовала конкретизации авторского замысла, помогала индивидуализировать внутренний мир, взгляды и вкусы представителей народа.

Основные жанры фольклора прямо или косвенно отразились в творчестве Юхнина. Но он не апологетизировал устную поэзию, а стремился найти к ней дифференцированный подход, отделить подлинно народное от наносного. Как и Геннадия Федорова, его интересуют в первую очередь жизнестойкие формы старинной поэзии и новые устно-поэтические явления, т.е. ведущие тенденции современного массового поэтического творчества.

На основе народной традиции сам Юхнин создает новые песни, сказы и пословицы, которые, не повторяя оригинал, по своему складу близки ему. Творческий подход к народной поэзии обозначился в первой крупной повести "Динъёльский лесопункт", но ярче всего выразился в романах "Алая лента" (новая редакция) и "Огни тундры".

Конечно, писателю пришлось преодолеть трудности, а порой серьезные заблуждений в работе над устным творчеством: уклон к этнографизму при показе коми деревни прошлого и первых десятилетий советской власти, некритическое увлечение сказочной фантастикой и мифологической образностью при изображении советской действительности. Но в целом его фольклоризм свидетельствует о том, что в развитие коми литературно-фольклорных связей так же, как и в развитие коми литературного эпоса, В.В.Юхнин вместе с другими писателями 30—60-х годов внес свой вклад.

Примечания:

1. В.Юхнин. Дінъёльса врпункт. Повесть, Сыктывкар, 1938.

2. Об этом см. в книге А.С.Сидоров. Колдовство, знахарство и порча у народов коми. Л., 1928, стр.115; В.Н.Белицер. Очерки по этнографии народов коми. М.-Л., 1958, стр.324.

3. В.В.Юхнин. Дінъёльса врпункт, Сыктывкар, 1938, стр.49—50. Перевод в данном и последующих случаях подстрочный.

4. В.Юхнин. Алй лента. Сыктывкар, 1941.

5. В.Юхнин. Алй лента, Сыктывкар, 1955. В.Юхнин. Алая лента, М., 1957; а также, Сыктывкар, 1960.

6. В.Юхнин. Алй лента, 1955, стр.131. Подробнее о заговорах и их бытовании в дореволюционной коми деревне начала XX века смотри в книге С.В.Мартынов "Печорский край", СПб, 1905, стр.78—86.

7. В.Юхнин. Алй лента, 1955, стр.84—85.

8. "Известия ВГО. Коми филиал", #4, 1957.

9. В.Юхнин. Биа нюр. Повесть, Сыктывкар, 1952.

10. Н.А.Иваницкий. Материалы по этнографии Вологодской губернии. "Сборник сведений для изучения быта крестьянского населения России". Вып.II. Известия общества любителей естествознания, антропологии и этнографии, т.XIX, Труды этнографического отдела, т.XI, вып.1, М., 1890, стр.64—72; М.Едемский. Вечерованье, городки и песни в Кокшеньге Тотемского уезда. СПб, 1905.

11. В.Юхнин. Алй лента, 1955, стр.113.

12. В.Юхнин. Алй лента, 1955, стр.113.

13. В.Юхнин. Тундраса бияс. Роман, Сыктывкар, 1957.