Некогда в парадных павильонах пекинских и загородных дворцов устраивались пышные приемы. Императоры Китая усердствовали в ритуалах, отводя государственным делам короткие промежутки времени между торжествами. Все праздничные церемонии проходили там, где обитал правитель, – в южной части Запретного города, тогда как северную занимали его супруги и наложницы. После победы народной революции в 1949 году императорская резиденция была объявлена музеем, и с тех пор в роскошных апартаментах никто не жил. В бывшем доме Сына неба открылись выставки, экспонатами которых стали подлинные вещи правителей и членов последних царских династий.
описи, где возродилась почти забытая раннесредневековая культура. Подражая знаменитым предшественникам, воспитанники этого почтенного заведения копировали работы мастеров периода Сун. В картинах того времени заметно стремление к условности, хотя и живописцы, и скульпторы изображали предметный мир – животных, растения, вещи – все так же символически. Однако многие из мастеров обращались к литературе, создавая сложные композиции с философским смыслом. Несмотря на общий упадок, минская пластика сохранила реализм, что затрагивало и религиозную скульптуру, отличавшуюся большим разнообразием художественных приемов.
К периоду Мин относится стремительное развитие фарфоровой промышленности. После основания вначале императорских, а затем и частных мануфактур китайский фарфор выдвинулся на первое место в мире. Изделия мастеров Поднебесной выделялись белизной и чистотой фарфоровой массы, элегантностью форм, покоряли мягким сиянием глазури. Исключительные по качеству и художественности изделия создавались с помощью примитивной техники и, как всегда было в Китае, в условиях непосильного труда. Знатоки высоко ценили миниатюрные статуэтки из молочно–белого фарфора, полупрозрачные чаши со скульптурными деталями, великолепные вещи из перегородчатой эмали: курильницы, вазы, столовую посуду. Большую часть этих изделий, конечно, приобретали члены императорской семьи. Возможно, именно в царских покоях перегородчатую эмаль впервые увидели иностранцы, во всяком случае начиная с XVII века она имела большой успех в Европе.
На поверхность металлической заготовки вначале напаивались тонкие полосы латуни или серебра, создававшие перегородки между отдельными частями узора. Полученные таким образом ячейки заполнялись полужидкими цветными эмалями, после чего предмет подвергался обжигу, полировке и, если необходимо, золочению. Декоративные свойства эмали усиливались сочностью тонов и блеском позолоты на бронзовых деталях, которые в виде фигурных ручек и подставок дополняли и без того сложные изделия.
В изготовлении дорогостоящей мебели, шкатулок, коробок для сладостей в эпоху Мин, как и в древности, применялся натуральный лак с последующим нанесением орнамента или сюжетных рисунков. Богатые китайцы охотно покупали красный резной лак, производство которого начиналось с послойной обработки поверхности. Наружные стенки металлического, деревянного или сформованного из бумажной массы предмета покрывались веществом, полученным с так называемого лакового дерева (кит. ци шу). После окрашивания киноварью предмет ставился на просушку; операция повторялась до тех пор, пока слой лака не достигал нужной толщины, а затем хорошо просушенное изделие поступало к резчику.
Большое значение в искусстве Китая имел портрет, традиции которого сложились в начале новой эры. Крайне канонизированные погребальные изображения отражали архаичные принципы конфуцианства. Картины, написанные с живой модели, напротив, уже тогда показывали стремление к реализму. Создавая портреты, равно как светские, так и культовые, китайские художники по традиции помещали героев фронтально, придавая им торжественный вид с помощью спокойного лица и застывшей позы. Тем не менее многие безвестные, но, несомненно, талантливые и смелые мастера изучали характер человека затем, чтобы ввести жизнь в узаконенные схемы.
Картина, известная под названием «Портрет жены сановника», относится к традиционному жанру культовой живописи. Тем не менее художник постарался выразить чувства модели, мастерски передав ощущение муки, исходящее от высокомерного лица знатной женщины. Обнаруживая страдание, героиня подавляет зрителя властным взглядом живых черных глаз. Желание раскрыть духовный облик человека стало особенно заметно в работах художников периода Цин, даже когда они изображали не титулованных особ, в частности императорских наложниц или евнухов.
Кастраты существовали в Китае с глубокой древности. Бесполые создания лучше обыкновенных мужчин охраняли царских жен и наложниц, но иногда, компенсируя свою убогость, активно вмешивались в государственные дела. В разные эпохи они были шпионами, слугами либо советниками здравствующего монарха. Некоторые из них становились «клыками и зубами дракона», то есть доверенными лицами правителя. В годы владычества последнего минского императора евнуху Вэй Чжунсяню подчинялись 3 тысячи гаремных стражей и все жители Поднебесной, которой он управлял вместо слабого владыки. Еще больше кастраты возвысились во времена регентши Цыси. За долгие годы ее правления главный евнух Ли Ляньин скопил огромное состояние на взятках, торговле должностями и подрядах на строительные работы в Императорском дворце.
В зависимости от статуса евнухи обслуживали членов императорской семьи или являлись слугами придворных. Первым надлежало постоянно находиться подле владыки, проявлять особую бдительность ночью, в момент пробуждения и за трапезой господина. О жалком существовании последних упоминал в своей книге низложенный император Пу И: «Рядовые кастраты постоянно голодали, терпели побои, наказания, а в старости, не имея семьи и собственного дома, жили на подачки. В случае увольнения со службы за какой-нибудь проступок их ожидало нищенство или голодная смерть. В то же время управляющие евнухами имели в распоряжении собственную кухню, младших евнухов, горничных и служанок». Пу И запомнил своего телохранителя по бесчисленному количеству шуб, «которые тот менял несколько раз в день. Он никогда не одевал дважды одну и ту же соболью куртку. Стоимость шубы из морской выдры, одетой только на Новый год, была такова, что мелкому чиновнику этих денег хватило бы на всю жизнь».
Роскошные императорские платья и почти не уступавшие им по стоимости костюмы вельмож шились из дорогих шелковых материалов. Самой популярной была ткань кэсы с набивным рисунком, исполненным по эскизам лучших художников Китая. Больше других ценились материалы, в создании которых отображалось творчество средневековых мастеров У Сю или Шэнь Цзыфаня. В народе об искусных ткачах говорили, что они так же превосходно работают челноком с шелковой нитью, как знаменитые каллиграфы владеют кистью.
Специально для ученых в Поднебесной изготавливались красивые и весьма дорогие принадлежности для письма, печати, настольные экраны, стопки для кистей. В свое время стиль барокко определял внешний вид этих вещей, а привычный набор тогда дополнялся новыми, чисто декоративными предметами. С удивительным терпением трудились резчики над великолепными безделушками из халцедона, розового кварца, горного хрусталя, нефрита. Изделия из камня твердых пород становились все более изощренными по форме. Судя по свисающим с крышек курильниц колокольчикам или множеству колец, крутящихся на ручках сосудов, мастера «китайского барокко» увлекались технической стороной резьбы в ущерб художественности. Углубление торговых связей Китая с Европой повлекло за собой активный культурный обмен. Местная промышленность частично работала на экспорт, создавая для иностранцев вышивки, керамику, изделия из лака и эмали, несколько отличавшиеся от тех, что предназначались для дворцовых интерьеров.
В последние годы существования империи самой щедрой заказчицей была регентша Цыси. Воспитанная в лучших традициях маньчжурской аристократии, императрица попала в гарем 16-летней девушкой и вначале носила титул благородной наложницы (кит. гуйжэнь). Не по годам разумная особа сразу удивила всех образованностью, умом, редкой красотой, стройной фигурой и пленительной свежестью, отличавшей далеко не каждую китайскую женщину. Обратив на себя внимание юного императора Сяньфэна, она не только оказывала влияние на Сына неба, но и сумела оттеснить его бездетную супругу, в 1856 году родив наследника, впоследствии ставшего императором Тунчжи.
Предполагается, что единственный сын стал первой жертвой кровожадной Цыси. Второй могла быть законная императрица, с помощью яда устраненная с политического горизонта. Позже в борьбе за власть погиб, вернее, умер после многолетнего заточения законный император Гуансюй, не пожелавший разделить с тетушкой «трон дракона».
Являясь регентом при малолетних государях, вдовствующая императрица управляла Китаем 48 лет, превзойдя в показной пышности всех своих предшественников. Не считая драгоценностей и невиданного числа дворцов, только она имела около 20 титулов, причем один из них, а именно Охраняемая государыня, раскрывает то, что Цыси тщательно прятала от историков – недостмойный правителя страх перед потусторонними силами. Едва сумерки окутывали Запретный город и за воротами скрывался последний посетитель, тишину нарушали крики: «Опустить засовы! Запереть замки! Осторожней с фонарями!». Одновременно слышались монотонные голоса дежурных евнухов, передававших команду во все уголки дворца.
Ежевечерняя церемония, создавая таинственную атмосферу, помогала избавиться от духов и привидений хотя бы в комнатах. Однако страх все равно оставался, ведь не случайно, взявшись за ручку двери, главный евнух громко произносил фразу: «Открываем зал!», чтобы случайно не встретиться с существом из мира иного.
Летом 1900 года боязнь иного рода заставила Цыси покинуть Гугун. Тогда Пекин штурмовали иностранные войска, и регентша уехала в спешке, без помпезного эскорта, переодевшись в платье крестьянки, впервые оставив дворец без владыки.
Вернуться удалось только через 2 года, когда в Китае появился новый монарх. Как и ожидалось, трон вновь занял малолетний родственник правительницы: юный племянник все еще живого Гуансюя. Церемония возведения на престол 2-летнего императора Пу И проходила 13 ноября 1908 года в зале Чжунхэдянь, где полагалось принять поздравления от начальников дворцовой охраны. Когда собравшиеся двинулись в зал Тайхэдянь, одетый в тяжелое платье виновник торжества двигаться не мог и его понесли на руках. В самый ответственный момент малыш начал капризничать. В то время как вельможи отбивали земные поклоны, он плакал и просился домой. Стоявший у помоста отец держал сына обеими руками, тихо уговаривая: «Не плачь! Скоро все кончится!».
Владычество самого молодого в истории китайской монархии правителя действительно продлилось недолго. Возведенный на престол неразумным ребенком, Пу И стал последним представителем маньчжурской династии Цин. Цыси позаботилась о том, чтобы Гуансюй умер на следующий день после коронации, но 15 ноября неожиданно скончалась сама. В феврале 1912 года в ходе Синьхайской революции малолетний император отрекся от престола, но еще долго жил в Запретном городе, пользуясь почетом и благами, положенными Сыну неба. В 1924 году ему все же пришлось покинуть дворец и попросить защиты у японской полиции. В 1931–1945 годах он считался правителем небольшого государства Маньжоу-го, сформированного японцами в северо-восточной части Китая. Разгромив Квантунскую армию в последний месяц Второй мировой войны, советские войска вошли в город и захватили Пу И. Проведя несколько лет в плену, он был передан властям вновь образованной Китайской народной республики. Однако имперская эпоха закончилась лишь в 1967 году, когда в местной печати появилось сообщение о смерти последнего китайского императора.
Первого октября 1949 года Пекин заняли войска Народной освободительной армии. В этот день около миллиона китайцев, собравшихся на площади Тяньаньмынь, увидели, как на флагштоке перед древними воротами впервые поднялся государственный флаг. Торжественный момент наступил после речи главы китайских коммунистов Мао Цзэдуна, провозгласившего образование Китайской Народной республики.
Государство без императора стремительно развивалось благодаря самоотверженному труду граждан, уверенно шагавших в коммунистический рай под лозунгами: «Смело думать, смело говорить, смело действовать»; «Напрягать все силы»; «Каждый член семьи занят на производстве, больше нет лентяев, каждый человек настроен весело»; «Один трудовой день равен 20 годам безделья». По завершении первой пятилетки в 1957 году партийные власти доложили народу, что страна вошла в десятку мировых лидеров по выплавке чугуна и производству стали.
Спустя десятилетие после победы революции пекинцы начали переселяться из тесных фанз в удобные дома с большими окнами, центральным отоплением, а порой и лифтами. С того времени облик города определяли уже не пагоды и дворцы, а деловые кварталы с небоскребами, комфортабельными жилыми домами, универмагами, театрами, библиотеками, корпусами учебных заведений, выстроенными из бетона, стекла и металла. Совершив невероятный экономический скачок, жители бывшей Поднебесной в очередной раз удивили мир, словно забыв, что в течение тысячелетий существовали «как придавленная камнем трава». К счастью, народ Китая не слишком увлекался чугуном: обновленная столица сохранила своеобразие, хотя типовые дома и древние памятники стали играть в городском пейзаже одинаковую роль.
В сегодняшнем Пекине тесно переплетаются черты древности и современной жизни. Создавая впечатление ожившей гравюры, город словно напоминает о своей реальности, демонстрируя прямые улицы и многоэтажные здания, мирно сосуществующие с уличными лотками, крепостными воротами, массивными стенами, дворцами и ажурными пагодами. Памятники древнего искусства так же не отделимы от китайской столицы, как современная жизнь, в очередной раз наполнившаяся пафосом созидания.
Характерную черту архитектуры Китая составляет ее тесная связь с окружающим пространством. Начиная с глубокой древности местные зодчие использовали природу в качестве главного художественного средства. Благодаря творческому союзу строителей и живописцев на свет появлялись великолепные парки, которые в жизни пекинцев имели значение не меньшее, чем дворцы. Каждый рукотворный лес был шедевром ландшафтного искусства, невзирая на величину и тем более на количество вложенных средств. Высокое мастерство исполнения отличало колоссальные парковые массивы, небольшие городские сады и даже миниатюрные цветники, которые устраивались в тесных городских дворах. О своеобразном понимании природы свидетельствуют игрушечные парки, умещавшиеся, например, на столе. Несмотря на малые размеры, такие сооружения предназначались вовсе не для игры. Они служили предметом любования и потому располагали всеми атрибутами настоящего парка.
Настольные ансамбли включали в себя холмы с гротами, беседки, мостики, водопады, озера, клумбы и даже леса с живыми, хотя и крошечными, растениями, выращенными специально для миниатюрного парка.
В любовном отношении китайцев к природе сказались философско-религиозные взгляды, подобные тем, где естество виделось началом всех начал. В зодчестве немаловажную роль играло стремление создать жилище и комфортное, и красивое, то есть удовлетворяющее духовным запросам хозяина. Дом в комплексе с садом и водным источником строился таким образом, чтобы его владельцу жилось лучше, чем раньше.
Китайские архитекторы знали, что устройство гармоничного ансамбля невозможно без внимания к окружающему миру. Представляя возможности ландшафта и непременно воображая будущий комплекс, они виртуозно вписывали постройки в пейзаж, не сильно изменяя, хотя и значительно улучшая местность. Воспитанные на высоком искусстве, зодчие заботились о том, чтобы все вокруг радовало глаз. Китайские архитекторы не только использовали природу, но и создавали ее, примером чему являлись настольные парки. В настоящих садах имелись искусственные горы, пещеры, лабиринты, похожие на озера пруды замысловатой формы. Созданная талантливыми мастерами, такая «природа», хотя и представляла фантазию автора, однако почти не отличалась от настоящей и, кроме того, была гораздо удобнее для посетителей.
Разнообразие малых форм отличает и сегодняшние пекинские парки, каждый из которых являет собой образец ландшафтного искусства. Прямые дорожки обрамляют ровно подстриженные кусты, люди отдыхают в ажурных беседках, любуются обычными камнями, установленными на постаментах, словно памятники. В крутых местах тропинки дополнены каменными ступенями, а искусственные насыпи эффектно обрамлены подпорными стенками.
При всей значимости камня главным элементом любого китайского парка все же является вода. Озера, ручьи, водопады формируют самые живописные места городских садов, где именно вода, а не камни, растения или человек видится самым желанным гостем. Миниатюрные речки бегут по искусственным руслам, часто выполненным в виде лабиринтов. Преподнесенная как драгоценность, вода сверкает в каменной оправе или покоится в специально созданной чаше. Золотые рыбки, плавающие в небольших бассейнах, без опаски подплывут к человеку, стоит тому хлопнуть в ладоши. На водной глади цветут лотосы, а на полянах журчат ручьи, создавая прохладу в центре душного мегаполиса.
Расположенный в центре Пекина парк Бэйхай поочередно принадлежал императорам из династий Ляо, Цзинь, Юань, Мин и Цин. История некоторых его построек восходит к XII веку. Великолепие царских садов отмечал в своих дневниках великий путешественник Марко Поло, проживший в Китае более 17 лет. В переводе с китайского языка слово «бэйхай» означает «северное море». Больше половины территории парка действительно отведено воде, точнее, одноименному озеру, в центре которого располагается остров-холм Цюндао. Гора, которая, словно замок, возвышается посреди зеркальной глади пруда, несет на себе самые эффектные сооружения парка. Засаженная кипарисами и уникальными белоствольными соснами, она «утопает в весенних тенях», как заверяет надпись на одном из памятников восточного склона.
Среди множества построек острова особой красотой и величавостью выделяется Белая пагода, построенная на одноименной горе в форме буддийской ступы. Заметное из любой точки города, это сооружение с 1651 года создает образ не только Бэйхая, но и всего Пекина. Белоснежная башня с гладкими стенами и тяжелым силуэтом не затмевает, а напротив, подчеркивает легкость стоящего рядом храма под названием «Источник доброты».
Стоит заметить, что искусственное озеро Бэйхай отнюдь не самое крупное водохранилище Китая. Площадь расположенного недалеко от Пекина пруда Миюнь намного больше: около 200 га. Являясь основным источником питьевой воды для столицы, он служит излюбленным местом отдыха для ее жителей. Пекинцы очень любят приезжать сюда в жаркие дни, ведь летом температура здесь на несколько градусов ниже, чем в городе.
Бэйхай привлекателен в любое время года, даже зимой, когда вся его поверхность превращается в каток. Летом озеро можно пересечь на лодке или спокойно прогуляться по каменным плитам одного из двух мостов – «Вечное спокойствие» и «Нефритовая радуга» – соединяющих Цюндао с материковой частью парка. Их поэтичные названия отражают атмосферу места, где все пронизано солнечным светом, легкой радостью и столь желанным для каждого китайца чувством счастливой ясности.
Белую пагоду со всех сторон окружают соединенные между собой павильоны. Дополняющие их многопролетные, ярко расписанные галереи располагаются вдоль набережной и тоже предназначаются для прогулок. Внутри ступы по буддийской традиции хранятся свитки с молитвами, священные книги и прочие культовые вещи. Сегодня рядом с этим уникальным сооружением находится ресторан Фаншань, где подаются блюда, приготовленные по рецептам цинского двора.
По склону холма почти от вершины тянется лабиринт пещер и гротов, сложенных из больших камней, которые крестьяне привозили на стройку в качестве налога. По острову в кажущемся беспорядке разбросаны красивые павильоны, беседки и памятники; их синие, желтые, зеленые крыши яркими пятнами выделяются среди темной зелени хвойного леса. Подобно миниатюрному архипелагу, покоятся на воде изящные Беседки пяти драконов (кит. Улунтин). Соединенные открытыми переходами, покрытые разноцветной черепицей, они служат основной достопримечательностью северной части Цюндао. На воротах надводного комплекса переливаются золотом и лазурью прорезные керамические медальоны с изображением драконов.
Мифические чудовища украшают еще одно монументальное сооружение острова – Стену девяти драконов (кит. Цзюлунби). В сегодняшнем Китае имеется всего 3 подобных сооружения. Одно из них располагается во дворце Гугун, а второе составляет гордость служителей островного парка, где символическая стена возвышается на 3 человеческих роста, достигая 50 м в длину. Вся ее поверхность облицована глазурованной керамической плиткой. Здесь образы отличаются удивительным мастерством исполнения: естественные позы, яркие краски, безукоризненные пропорции фигур свидетельствуют о редком даровании скульптора.
К середине прошлого века прекрасный памятник утратил символический смысл, став просто декоративным сооружением. Огромные керамические драконы играют, летят, скользят среди облаков над волнами, покоряя плавностью разнообразных движений. Сверкая желтыми, синими и фиолетовыми оттенками, они создают настроение праздника, придавая всему ансамблю торжественную красоту.
Характерный пример мастерского владения резцом продемонстрировал автор статуи Будды, установленной в XIV веке внутри храма Чэнгуаньдянь. Одно из самых древних в парке, это святилище относится к постройкам Круглого городка (кит. Туаньчэн). Высеченное из белой яшмы в рост человека, изваяние привлекает внимание таинственной улыбкой, грациозным жестом рук, внимательным взглядом глаз с типично китайским разрезом. Стремление местных мастеров к внешней красоте демонстрируют предметы, помещенные в Беседке нефритового сосуда. Как видно из названия, в павильоне хранится уникальная посуда, в частности огромная чаша для вина, выполненная из темного, почти черного, отливающего серебром нефрита. Украшенная сложным орнаментом с изображением зверей, воды, облаков, включающим геометрические узоры, она олицетворяет долголетие, что, впрочем, не отражается в ее названии: «Море нефрита со священной горы Душань».
Пейзажами и скульптурой славится большинство столичных парков. Однако некоторые сады знамениты не постройками, а явлениями либо событиями, определившими их появление в столице. Самой высокой точкой старого Пекина считалась беседка Ваньчуньтин, венчающая 43-метровый Холм прекрасного пейзажа (кит. Цзиншань). С хребта, пересекающего исторические кварталы города, в безоблачную погоду открывается превосходный вид. Наибольшую известность снискал павильон Гуаньмяотин, построенный для одного из последних императоров династии Мин. Вначале известная только владыке, изящная беседка прославилась на всю страну в 1644 году, когда, испугавшись восставших крестьян, Сын неба повесился рядом с ней на высоком ясене. Правителям этого рода обязан своим появлением на свет знаменитый Алтарь божеств земли и злаков (кит. Шэцзитань). Построенный на территории парка в 1421 году он отделялся от площади дворца двумя небольшими речками, имел квадратную форму и олицетворял земную твердь. Устроенные на его поверхности 5 ячеек заполнялись черной, красной, белой, зеленой и желтой почвой. Таким способом служители показывали божеству, что все земные богатства принадлежат императору, точнее, каждому из членов последних династий.
После разговора с богами Сыны неба проходили в северную часть храма, где располагался Большой зал – элегантные покои с красивой отделкой из дерева. Последним в Шэцзитань отдыхал, размышлял и приносил жертвы Сунь Ятсен, несостоявшийся медик, чей политический талант оказался востребованным после победы Синьхайской революции 1911 года. Народное восстание в Китае началось без него, поскольку, однажды проиграв, он уже несколько лет находился в эмиграции. Очередное столкновение народа с имперской властью привело к свержению династии Цин, провозглашению республики и неожиданному избранию Сунь Ятсена президентом, правда временным. В 1925 году соратники и враги знаменитого политика собрались в Шэцзитань, где был установлен гроб с его телом. Идейной основой созданной им партии Гоминьдан стали 3 принципа – национализм, демократия и народное благоденствие, перешедшие в устав организованной в 1931 году коммунистической партии. Незадолго до того главный зал храма получил название в честь Сунь Ятсена, хотя само святилище осталось с прежним именем.
В парке Сяншань самой высокой точкой является камень Жуфэнши, похожий на курильницу благовоний. Его форма стала одной из причин того, что сам парк получил название «Душистые горы», как с китайского переводится слово «сяншань». Эта местность особенно хороша осенью, когда местные леса, состоящие из деревьев редких пород, охвачены пламенем красной листвы. Китайская природа демонстрирует свою щедрость в 7-километровом ущелье Лунцинся, где непостижимым образом соединились изящные ландшафты Южного Китая и картины благородно-скромной северной природы.
Парковый массив на горе Шанфаншань, в 60 км к юго-западу от Пекина, знаменит великолепными пейзажами, множеством пиков и десятком пещер, где в древности жили буддийские монахи. Сегодня к вершине горы можно взобраться по «небесной лестнице», ступени которой заканчиваются у ворот храма Дунхуансы.
В том же районе находится парк Шиду, уникальный по форме уголок китайской природы, преобразованной талантом современных зодчих. Его очертания определила чрезвычайно извилистая река Цзюймахэ. В продолжение своего длинного пути она изгибается 10 раз, и на всех излучинах находятся пристани, куда причаливают паромы. Желающие осмотреть парк целиком должны миновать все причалы. После долгого, но приятного путешествия по воде гости парка получают возможность увидеть памятник в виде гигантского 10-метрового камня, по виду напоминающего Будду. Любители экстрима могут полюбоваться загадочной статуей с воздуха, совершив свободное падение с вышки, устроенной рядом с восьмой пристанью.
Невозможно не удивляться продуманности пекинских парков, которые, казалось, не спешат раскрыть перед посетителями свои тайны и чудеса. Дорожки в них устроены таким образом, чтобы пейзаж раскрывался неожиданно и ошеломлял красотой. Названия участков и садовых павильонов изредка касаются местоположения, но в чаще относятся к философии: Беседка у горного ручья, Павильон беспредельного созерцания, Дворец радости, Сад благородной мысли. Легкие, красивые и непременно уединенные китайские беседки располагают к вдумчивому отдыху. На вершине горы, в лесных дебрях либо на берегу реки можно просто посидеть, хотя лучше посвятить это время размышлениям, например о собственной косности.
«Не ждите от Китая великих изобретений, – сказал однажды профессор Кембриджа, китаец Дж. Чан. – Мой народ не стремится исследовать и открывать новое, он придерживается догмы, не придумывает, а повторяет. В наших школах похвал удостаиваются не изобретательные и любознательные дети, а те, которые проявляют послушание, изъявляют желание следовать наставлениям старших, не пытаясь выделиться либо проявить лидерские качества. В способности к копированию восточные люди не знают себе равных».
Бумагу, порох и книгопечатание китайцы изобрели первыми много тысяч лет назад. Возможно, после всего этого они решили, что имеют право еще долго ничего не придумывать. Копии глиняных воинов Шихуанди продаются на местных рынках, где дешевые сувениры – деревянные и шелковые коробочки, бумажные веера, каллиграфические тексты в рамках – соседствуют с пуховиками, синтетическими блузками и пластмассовой штамповкой, которыми Китай заполонил весь земной шар. Значительную долю в экономике здесь до сих пор составляют кустарные производства, где, как и в старину, не приветствуется новаторство, зато поощряется прилежание.
Рассуждая о духовности китайцев, европейские исследователи особо выделяли их самомнение и убеждение в собственном превосходстве. Оградив себя от мировой культуры, жители Поднебесной были уверены, что все местное лучше, отчего не могли вообразить о существовании вещей, далеко превосходящих знакомые предметы. «Представляя себя совершенством, – писал русский дипломат П. Я. Пясецкий, – китаец питает отвращение к мысли о всяком преобразовании, тем более если непрошеным реформатором является „заморский черт“, как в Китае величают европейца. На него здесь смотрят со смешанным чувством любопытства, презрения, удивляясь и не думая приравнивать к себе». Признавая практическую смекалку чужаков, жители имперского Китая не верили, что в чужой стране лучше, например, государственный строй, справедливее суд, глубже философия. С веками консерватизм китайцев перешел в настоящую косность. Преклоняясь перед стариной, они стремились найти в ней советы для настоящего и даже будущего. Жизнь упорно опровергала конфуцианские догмы, чему образованный человек находил объяснение… в тех же старых книгах: мысли древних рассчитаны на вечность, а мелкие отклонения преходящи, поэтому не стоит обращать на них внимания.
